Статьи и интервью
Сью Джонсон

Сью Джонсон об Эмоционально-Фокусированной Терапии

Основы ЭФТ


ВИКТОР ЯЛОМ: Сью, здорово, что ты сегодня с нами. Мы можем начать с основ. Можешь немного рассказать о том, что это такое – эмоционально-фокусированная терапия, или ЭФТ?

СЬЮ ДЖОНСОН: ЭФТ – это подход, который был разработан в 80-х гг. для работы с парами, и у него на сегодняшний день очень сильная эмпирическая база. Проводились исследования эффективности подхода. Есть огромное количество данных о результативности терапии. Мы знаем, что подход эффективен для самых разных видов пар. Мы знаем, как мы получаем эти результаты. Как следует из названия, этот подход фокусируется на том, как люди справляются со своими эмоциями и как они посылают эмоциональные сигналы своим супругам, и как затем эта эмоция становится музыкой их совместного танца.

Это подход, ориентированный на привязанность. Теория привязанности – это теория личности и ее развития, которая тоже очень много фокусируется на эмоциях. Поскольку это подход про привязанность, в нем предполагается, что у всех нас есть очень глубокие потребности в безопасной связи и эмоциональном контакте, и что, когда мы не удовлетворяем эти потребности, мы застреваем в негативных паттернах взаимодействия; музыка танца становится очень запутанной.

ВЯ: Конечно, люди – сложные создания. Эмоции имеют большое значение, но у нас ведь еще есть когнитивные процессы. Почему ваш фокус на эмоциях?

СД: Мы сфокусировались на эмоциях, в какой-то степени, потому что они практически не использовались в интервенциях, в частности, в системных интервенциях, - тех, которые направлены на отношения. Эмоции в прямом смысле рассматривались как проблема, что-то, с чем людям сложно. Особенно гнев и конфликт рассматривались как враги. То есть было много фокуса на обучении людей навыкам контролирования эмоций – как быть повежливее друг с другом.

А мы пытались сказать: «Нет, фокусироваться на эмоциях и помогать людям отправлять ключевые эмоциональные послания, дающие другому человеку почувствовать себя в безопасности, - это самое важное в отношениях. Это ключевой компонент эмоциональной связи. И нам действительно нужно научить людей, как это делать». Вот поэтому мы сосредоточились на эмоциях.

ВЯ: А как теория привязанности стала таким центральным звеном?

СД: На самом деле, это пары научили нас, как проводить ЭФТ. Мы стали изучать, как пары застревают в переполняющих эмоциях, или в эмоциональном онемении, или в выплёскивании негативных эмоций друг на друга, и как они попадают в негативные циклы. Но мы не понимали, почему эти циклы были такими мощными, почему они захватывали отношения и вызывали у людей такие страдания. Мы знали, что за этим было что-то очень важное. И мы узнали, как помогать людям выбираться из этих негативных танцев и как переходить к позитивным, доверительным, более открытым танцам друг с другом.

Итак, мы открыли, как это делать, но не совсем понимали, почему этот танец такой невероятно сильный, почему он имел такой эффект до тех пор, пока…

ВЯ: А когда Вы говорите о танце, Вы имеете в виду паттерны, в которые попадают пары.

СД: Да, я смотрю на паттерны взаимодействия в отношениях как на танец. И мне нравится думать об эмоциях как о музыке этого танца. Для меня это условное обозначение того, какой мощной силой обладают эмоции. Очень сложно освоить навыки и выучить новый танец танго, когда играет музыка для вальса. В конце концов вы двигаетесь в такт музыки. То же самое происходит в отношениях с эмоциями.

ВЯ: Что Вы имеете в виду?

СД: Если мне действительно больно, и я очень расстроена из-за тебя, и я бдительно слежу за всем, что ты делаешь, ожидая какого-то знака, что я тебе не важна и ты отвернешься от меня, во-первых, я сбрасываю со счетов все хорошее, что ты говоришь. Я жду, когда ты поднимешь левую бровь и скажешь что-нибудь плохое. И когда ты говоришь это, я готова – все эти ужасные мысли и чувства уже внутри меня, в моем теле, и это чувство падения сквозь землю, и это чувство небезопасности. И я реагирую как сумасшедшая. А ты поворачиваешься ко мне и говоришь: «Но я был так мил с тобой вчера. Разве это не считается?» И если честно, я скажу «нет». Настолько мощной силой обладает наша эмоциональная реальность.

ВЯ: Ситуация, которую Вы только что описали, часто сбивает с толку терапевтов. Когда мы в кабинете с парой, все происходит так быстро, мы еще не поняли даже, что происходит, а уже понеслось.

СД: Правда.

ВЯ: Так как же нам помогает теория? Как Вы это понимаете?

СД: Она нам помогает понять, что мы имеем дело с драмой привязанности. Мы имеем дело с дилеммами привязанности между людьми. Это значит, что те эмоции, с которыми мы имеем дело, — это эмоции высокого напряжения, потому что мозг млекопитающего смотрит на эти эмоции – на эти ситуации – как на вопрос жизни и смерти: «Этому человеку плевать на меня?» Выглядит так, как будто мы ссоримся из-за вопросов воспитания детей, но на самом деле, если прислушаться к эмоциям, часто через две минуты после начала ссоры – или через две секунды после начала ссоры – оказывается, что конфликт на самом деле из-за проблем, связанных с привязанностью, таких как: «Ты меня любишь? Значу ли я что-то для тебя? Если мне больно, тебе не все равно? Ты со мной, поддержишь меня? Ответишь на мой призыв? Могу я положиться на тебя?»

После того, как мы провели первое исследование эффективности, я начала понимать, что за всеми этими эмоциями есть логика, и она заключается в том, что все они – о привязанности и об эмоциональных связях, а также о нашей глубокой человеческой потребности в надежной связи.

Момент прозрения Сью Джонсон


ВЯ: Как Вы пришли к этому?

СД: Боюсь, это был просто момент прозрения. Звучит банально, но это правда было просто такое обычное, банальное «Ага», которое ударяет в голову.

ВЯ: Как это случилось?

СД: Вообще, я была на конференции. Мы провели первое исследование эффективности ЭФТ. Она удивительно хорошо работала. Я правда не могла понять, как она так хорошо работает, и вот, я на конференции, слушаю выступление Нейла Джекобсона. И Нейл Джекобсон, отец когнитивно-поведенческой супружеской терапии, говорил в своем докладе, если коротко, что отношения – это рациональные сделки, поэтому нужно учить людей вести переговоры. Его теория заключалась в том, что можно проводить переговоры практически обо всем, даже об изменах. И это была теория отношений, лежащая в основе поведенческих подходов: вы обучаете людей навыкам общения, чтобы они могли решать проблемы и лучше торговаться.

После этого я и мой коллега Лес Гринберг, который изначально помогал мне разрабатывать ЭФТ для пар, сидели в баре, и он сказал: «Он не прав». И я сказала: «Конечно, Нейл не прав». И он сказал: "Ну, а почему он не прав?" И я сказала: «О, он неправ, потому что взрослые любовные отношения – это узы привязанности, и просто невозможно выторговать отзывчивость, безопасность и любовь». И это был тот самый момент. И потом внезапно весь Джон Боулби, которого я читала, но с которым никогда не проводила связей, – это было словно меня кто-то ударил кувалдой.

Я пришла домой и написала статью под названием «Узы или Сделки», которую в итоге опубликовали в Журнале супружеской и семейной терапии, хотя Алан Гурман отправлял ее на рецензию четыре раза, и каждый раз он получал ответ от двух человек, которые ее ненавидели, и которые говорили, что отношения взрослых – это не такие же узы привязанности, как между матерью и детьми. Это взрослые дружеские отношения, и у них рациональная основа, а зависимость – проблема, и все это мы уже проходили. А другая половина говорила: «О, это правда что-то новое и интересное». И, наконец, Алан Гурман сказал: «Я никогда не смогу заставить людей прийти к согласию. Они либо ненавидят статью, либо хвалят ее. Так что, Сью, мне она нравится, поэтому я опубликую ее» –- за что я бесконечно ему благодарна.

Это была первая статья – она вышла в 1986 году. А в 87-м Хазан и Шейвер, социальные психологи, представили свое первое небольшое исследование привязанности у взрослых. Боулби всегда говорил, что у взрослых есть привязанность, но мы никогда ничего не делали с этими замечаниями.

ВЯ: Интересно, что Вы разработали теорию и практику ЭФТ до того, как концептуализировали центральную роль привязанности в ней, и она работала без этого понимания.

СД: Она работала, думаю, потому что мы были роджерианцами и понимали, как создавать новые взаимодействия с системной точки зрения. Но мы действительно не понимали, почему эти новые взаимодействия так хорошо работают.

И не забывайте еще, что в те дни не так много писали о привязанности у взрослых. С тех пор были проведены сотни исследований. Сейчас уже много литературы – множество исследований о привязанности взрослых, показывающих связи между взрослой привязанностью и более высоким уровнем здоровья, более позитивным самовосприятием, лучшей способностью справляться со стрессом. Но в те дни – в 80-е – о взрослой привязанности никто не писал. Так что у меня не было литературы, к которой я могла бы обратиться и сказать: «А, вот оно что». Я просто внезапно поняла, на что я смотрю между взрослыми партнерами, и как это соотносится с отношениями между матерью и детьми. Но многим людям это все еще очень трудно принять. Они говорят: «Нет, они совсем другие».

ВЯ: Это определенно идет вразрез с сильным чувством психологической независимости, которым мы так дорожим на Западе и которое занимает центральное место во многих концепциях психологического здоровья.

СД: Да. Я думаю, мы патологизировали зависимость. Однако, если подумать, как, черт возьми, мы вообще можем быть независимыми? Боулби очень точно сказал, что для того, чтобы ребенок стал действительно независимым, он сперва должен побыть зависимым. Он должен уметь поворачиваться к другим людям и тянуться к ним, а также знать, как построить связь с другими, чтобы сформировать это чувство «я» и справляться с тем, как это «я» развивается и с тем, насколько велик мир. Другими словами, Боулби просто сказал, что мы млекопитающие. Нам нужны другие люди. Сильное чувство селф и способность быть отдельным связаны с тем, насколько вы чувствуете связь с другими. Это не противоположности – это две стороны одной медали. В этом мы ошиблись.

В психологии и в психотерапии мы часто видим лишь небольшой кусочек картины, и мы придерживаемся его, потому что это все, что мы можем увидеть. Затем, когда вся картина внезапно изменяется, мы можем собрать все вместе по-другому.

ВЯ: Значит, Вам не нравятся идеи созависимости или спутанности?

СД: Во-первых, спутанность не различает тревогу по поводу близости и принуждение. Это очень расплывчатый термин, и во многом он возник из наблюдения за семьями, в которых подростки испытывали серьезные проблемы, а терапевт старался помочь подросткам отстаивать себя перед родителями. Нет ничего плохого в слове «спутанность», если поместить его в очень конкретный контекст.

Созависимость появилась из литературы о зависимости, и мы использовали ее как глобальное обвинение для людей, не понимая, что у нас есть удивительно сильные эмоциональные связи с людьми, которых мы любим. Сказать, что у вас не должно быть этих связей – безумие. Эти связи встроены в наш мозг миллионами лет эволюции. Боулби говорит, что если вы млекопитающее, то нет такого понятия, как самодостаточность. И нет такого понятия, как чрезмерная зависимость. Но есть очень тревожное поведение, связанное с зависимостью.

То, что есть у здоровых людей, – это эффективная зависимость, что означает, – и сейчас за этим стоит множество исследований, – чем лучше вы умеете обращаться к другим людям, чем больше вы можете доверять другим людям, чем лучше вы умеете заглянуть внутрь себя и представить, например, лицо вашего любимого человека, когда вы расстроены или огорчены, тем сильнее вы как личность, тем лучше вы относитесь к себе и тем больше вы способны принимать самостоятельные решения. И я не придумываю это. Я могу цитировать вам исследование за исследованием, и вы можете наблюдать это в терапии.

ВЯ: Я знаю, Вы можете. И я знаю, что Вы можете часами страстно и увлеченно говорить про литературу о привязанности –

СД: Да, могу. Это лучшее, что когда-либо было в психологии и терапии за последние сто лет, так что поехали.

ВЯ: Да, вы не из тех, кто стесняется говорить свое мнение!

СД: Нет. Жизнь слишком коротка, чтобы не выражать то, что думаешь. И если кто-то может показать, что ты не прав, это хорошо.

Техники ЭФТ


ВЯ: Как изменились Ваше мышление и техники ЭФТ, когда у Вас случился этот момент "ага!" и Вы начали понимать значение привязанности в отношениях взрослых людей?

СД: Думаю, это помогло мне понять на более глубоком уровне, насколько сильны эти эмоции, которые я видела в парах. Это помогло мне понять силу страха в отношениях – страха покинутости, страха отвержения. Это помогло мне понять логику за некоторыми явно саморазрушительными позициями, которые люди занимают в отношениях.

ВЯ: Вы можете привести пример страха или саморазрушительных позиций?

СД: Например, одна из классических фраз в отношениях – это: «Мне одиноко. Я не уверена, что тебе есть дело до меня. Я даже не знаю, как выразить это словами, потому что я взрослый человек – я не должна себя так чувствовать. Но я чувствую словно эмоциональный голод внутри. И я решаю, что то, что я собираюсь с этим делать, это – я заставлю тебя ответить. По иронии судьбы, я чувствую внутри все эти чувства брошенности, одиночества и страха, а то, что я говорю тебе: «Ты никогда со мной не разговариваешь».

ВЯ: То, что Вы описываете, – это то, что находится внутри, на бессознательном уровне, – не то, что на самом деле говорит человек, а то, что, как Вы утверждаете, управляет его поведением.

СД: Вам не нужно утверждать это, если вы замедлите людей и скажете: «За секунду до того, как ты рассердилась и сказала своему мужу, что он смешон, потому что не может ни с кем поговорить, – за секунду до того, как ты напала на него, чтобы привлечь его внимание и заставить его слушать тебя, – что с тобой происходило? " Если вы просто замедлите людей, вы сможете увидеть невероятно мощные универсальные паттерны, которые очень хорошо согласуются с тем, что Джон Боулби видел в отношениях между матерью и младенцем.

Есть очень много способов справляться со своими эмоциями. Если я в отношениях с кем-то, и я хочу, чтобы этот человек ответил мне, но внезапно я не получаю реакции и не могу восстановить нашу связь, я должна потянуться к нему и сказать: «Где ты? Ты мне нужен». Если я почему-то боюсь это сделать или это не срабатывает, тогда на самом деле есть только два варианта. Я злюсь и кричу – дети вопят, злятся или становятся агрессивными по отношению к матери, и мы тоже. Мы говорим: «Почему ты никогда не разговариваешь со мной?» К сожалению, если это станет обычным сценарием, я в конечном итоге оттолкну вас. А в классическом семейном дистрессе другой человек слышит: «Меня отвергают. Я разочаровываю. Я облажался. Я не угодил этому человеку. Я не знаю, как угодить этому человеку. Это чертовски больно. Я хочу, чтобы эта ссора закончилась. Я просто перестану что-либо говорить».

Итак, один человек немеет. И чем больше он молчит, отключается, отключает своего партнера, тем больше тот злится и продолжает давить. И это самый классический танец проблемных отношений в Северной Америке. Это очень распространенный цикл. Мы все так очень часто делаем.

ВЯ: Это то, что Вы называете циклом?

СД: Это цикл. И в «Обними меня крепче», научно-популярной книге, которую я написала пару лет назад, это один из главных «дьявольских диалогов». Важно, понимаете ли вы, что эта драма не о навыках общения или ваших личностных особенностях, и не о том, что вы какие-то не такие, а, скорее, эта драма о вас двоих, застрявших в чувстве разобщенности и не знающих, как с этим справиться, – понимаете ли вы это, и это то, что мы учим делать сперва в ЭФТ, – по сути, понимать, что они до чертиков пугают друг друга. Затем мы учим их, как выходить из негативных паттернов, а затем сознательно учим, как дотянуться друг до друга – что так естественно получается у матерей и младенцев, у партнеров с надежной связью и у людей, которые любят друг друга, – учим, как дотянуться друг до друга и создать такое пространство, где есть любовь, отзывчивость, эмоциональная открытость, и потребности могут быть удовлетворены.

ВЯ: Здорово звучит.

СД: Это правда здорово. И еще это очень здорово делать. Как терапевт, чувствуешь, что ты в самом деле делаешь то, чем хотелось заниматься в высшей школе, когда решил стать терапевтом.

ВЯ: Итак, а как терапевты делают это? Думаю, первое, что нужно сделать, – это научиться узнавать, иметь представление о нем, об этом танце – этом цикле.

СД: Да. На данный момент мы занимаемся ЭФТ уже 25 лет. Мы изложили все довольно четко и даже исследовали, что нужно сделать, чтобы все это работало. Прежде всего, вам нужно создать безопасность на сессии.

ВЯ: Ок, первое – безопасность. И как же это сделать?

СД: Вы делаете это, проявляя сочувствие и эмоционально присутствуя на сессии. На самом деле, это терапия в русле Карла Роджера. Так что вы делаете это в традиционном роджерианском ключе, но, думаю, чуть более интенсивно, чем у Роджерса, потому что вы также помогаете паре понять драму, в которой они оказались. Итак, вы консультант по отношениям. Вы наблюдаете за драмой пары. Вы объясняете им шаги, которые они делают в танце.

ВЯ: Это «Роджерс плюс», потому что Вы не просто отражаете, – Вы начинаете им объяснять, что, с Вашей точки зрения, они делают.

СД: Я думаю, нужно нечто большее, чем простое объяснение. Вы должны помочь им все прочувствовать. Вам нужно поймать цикл, когда он происходит, и нужно помочь им увидеть танец, в котором они оказались, и то, как он оставляет их обоих в одиночестве и боли. Вы также должны помочь им увидеть, что в глубине души они оба страдают от боли, и что эта боль просто встроена в нас. Это часть того, что мы люди. Так что вот в этом ключ. Вы должны создать безопасность на сессии. Вы должны помочь людям исследовать их эмоции, чтобы они могли рассказать о некоторых из этих более мягких чувств.

Если ты все время говоришь мне, что не хочешь меня слышать, потому что я такая злая, спустя некоторое время все, что я буду показывать, это гнев. И все, что я увижу в твоем поведении, это холод и безразличие. И что мы помогаем людям делать, так это говорить о более мягких чувствах, о которых они иногда даже не знают, не знают, как их назвать, и уж тем более не знают, как ими поделиться. Итак, злящийся партнер начнет говорить о том, что «я чувствую себя одиноким. Я не знаю, что делать. Я действительно злюсь. Я становлюсь критичным, потому что внутри я так боюсь, что не имею для него никакого значения».

И мы поможем ей не только получить доступ к этим чувствам и проработать их, по-разному регулировать их, интегрировать их, чтобы она могла говорить об этих более мягких чувствах, – мы поможем ей повернуться и поделиться этим со своим партнером во взаимодействии, где мы поддерживаем безопасность. Мы помогаем ей поделиться этим, и мы помогаем ее партнеру услышать это, потому что одна из причин, по которой нужен психотерапевт, заключается в том, что иногда вы все же даете четкие эмоциональные послания своему партнеру, но из-за негативной музыки, играющей в отношениях, ваш партнер их даже не слышит. Ваш партнер не доверяет, не реагирует на это.

ВЯ: Когда Вы говорите, что помогаете им поделиться этими чувствами со своим партнером — это то, что называется «инсценировкой» по Минухину, верно?

СД: Да, хотя они гораздо более эмоциональные, чем обычно бывали инсценировки у Минухина. Подводя итог, можно сказать, что ЭФТ-терапевт создает безопасность, углубляет эмоции людей, используя линзу привязанности, и добирается до мягких чувств, страхов, печали, боли, иногда даже стыда, скрывающегося за их реактивными реакциями друг на друга, а затем помогает им послать четкие сигналы партнеру в очень мощных взаимодействиях об их страхах и потребностях. На самом деле, мы учим людей помогать друг другу справляться с этими тяжелыми эмоциями таким образом, чтобы это сблизило их.

ВЯ: Итак, если все идет хорошо, вы определяете их паттерн, вы помогаете им чувствовать себя в безопасности, вы наблюдаете за их паттерном, помогаете им идентифицировать его, а затем вы помогаете им начать выражать свои самые глубокие, уязвимые, неудовлетворенные потребности друг с другом. Что происходит затем?

СД: По сути, это прототип корригирующего эмоционального опыта. И причина того, что это обладает такой мощной силой, заключается в том, что у нас есть эти ключевые поворотные события на второй стадии ЭФТ. На первой стадии мы проводим деэскаляцию негативных паттернов, чтобы люди могли остановиться и сказать что-то вроде: «Эй, мы снова попались в эту ловушку – в ловушку, где я становлюсь все злее и злее, а ты все больше и больше молчишь. Нам обоим плохо в этом». И они начинают понимать, что проблема – это танец.

Таким образом, они могут контролировать паттерн негативного взаимодействия, но этого недостаточно. Я думаю, что многие виды супружеской терапии так или иначе приводят людей к этому. Для меня важна вторая стадия, на которой мы активно используем линзу привязанности, чтобы помочь людям отделить свои страхи и потребности привязанности, о которых в начале терапии они часто даже не подозревают. А потом мы помогаем им поделиться ими.

Когда это происходит и другой человек откликается, иногда впервые в жизни люди действительно чувствуют, что другой человек рядом, что он заботится о них, что они важны для кого-то. Это грандиозное событие. Оно начинает переопределять отношения как надежную связь. И это невероятно полезно для людей, потому что у нас мозг млекопитающих.

ВЯ: Может быть. Но возьмем пример, когда один из партнеров достигает точки, в которой он может быть невероятно уязвимым, открытым и выражать свои неудовлетворенные потребности, а у другого партнера есть свои собственные блоки и проблемы с близостью, и это слишком для него, и он демонстрирует отвержение или отстраняется.

СД: Во-первых, здесь помогает справиться терапевт. Во-вторых, вы оцениваете риски, на которые идут люди в ЭФТ. Вы не просите людей идти на огромный риск, прежде чем они завершат работу на 1 стадии. Так что в идеале вы не даете людям попасть в такое положение. Но, тем не менее, если кто-то поделится чувствами, а другой человек не сможет ответить, хороший ЭФТ-терапевт поможет этому человеку замедлиться. Видите ли, эмоции быстрые. Если вы хотите, чтобы люди лучше регулировали и интегрировали их, и относились к ним по-другому, нужно замедлять процесс.

ВЯ: Да, я видел, как Вы работаете, и Вы очень хороши. Вы очень внимательно следуете за людьми и очень хорошо умеете их замедлять.

СД: Да. В таком случае я бы повернулась к этому человеку. Я бы сказала: «Не мог бы ты мне помочь? Ты видел, как твоя партнерша только что повернулась к тебе и сказала: «Я боюсь. Я боюсь. И тогда я прячусь в свою коробочку, но внутри я так боюсь, что ты никогда на самом деле меня не хотел. Я никогда не понимала, почему ты женился на мне. Я всегда боюсь, что ты можешь бросить меня в любую минуту» - ты слышал, как твоя жена сказала это?»

Вы будете поражены тем, что иногда слышат люди. У меня был однажды мужчина, который, по сути, сказал: «Я услышал, что она может бросить меня в любую минуту». Так что вам нужно замедлить процесс. Вам нужно помочь прояснить все, а затем спросить этого человека: «Что с тобой происходит?» И часто люди не знают, что ответить, поэтому уходят в голову. Они говорят: «Ну, у нее была очень трудная семья, и это правда не моя вина». И вы говорите: «Нет, я сейчас хочу тебя замедлить». Так вы помогаете людям сосредоточиться на самом важном. Вы их поддерживаете. И я помогаю человеку это услышать. Я могу сказать: «Мне кажется, тебе это трудно слышать». И тогда человек замедлится, сосредоточится и скажет: «Да, я не вижу ее такой. Для меня так странно видеть, что она боится меня. Я с трудом могу это принять. Я вижу ее такой сильной. Я даже не знаю, что с этим делать. Я в ступоре. У меня даже кружится голова. Ощущение, что у меня почва уходит из-под ног. Я знаю этого человека 30 лет. Я никогда не видел в ней – Ты имеешь в виду, что она уязвима и напугана? – Я не знаю, что с этим делать».

Итак, вы слушаете его. Он погружается в глубину своего опыта. Я помогаю ему там оставаться и помогаю проработать эти чувства. Затем я помогаю ему выбрать самое важное и говорю: «Не мог бы ты ей сказать об этом, пожалуйста?» И он говорит: «Мне так тяжело. Я не совсем понимаю, что мне делать с этим новым сообщением. Я не знаю, что сказать, когда ты говоришь мне это. И я совсем не знаю, стоит ли верить. То, что ты боишься меня – это так странно для меня». И это хорошо.

ВЯ: В этом месте вы, как терапевт, должны быть очень устойчивы, чтобы придерживаться этой линии.

СД: Да.

ВЯ: И правда, двигаться медленно с ними, быть терпеливыми, но в то же время настаивать на том, чтобы он не отстранялся.

СД: Да, верно. И сейчас мы довольно систематичны. У нас есть обучающие видео, у нас есть рабочая тетрадь, у нас есть основной текст. Он детально изложен, и у нас есть целая процедура обучения терапевтов и регистрации терапевтов. Вы можете наблюдать за тем, как люди делают ЭФТ на видео. Но Вы правы. ЭФТ требует много внимания, и вы должны уметь работать с эмоциями людей, помогать им оставаться с ними, развивать и углублять их. Вы также должны уметь отслеживать взаимодействия и помогать им создавать эти новые взаимодействия со своим партнером.

Так что это совместная терапия. Вы делаете это с людьми, но это определенно не расслабленная рефлексивная терапия. Это терапия, когда вы танцуете вместе со своим клиентом, и играет музыка, и, надеюсь, вы ее понимаете. Но это активная терапия, потому что так много всего происходит.
Обучение супружеских терапевтов

ВЯ: Я понимаю, что вы много думали о том, как обучать терапевтов, и создали программу систематического обучения, начиная от продвинутых курсов до супервизии, и т.п. Что, по Вашему мнению, труднее всего освоить терапевтам?

СД: Я думаю, что в нашей профессии развилось глубокое недоверие к зависимости, и мы этого не понимаем. Мы по-прежнему зациклены на том, что «мы должны научить людей регулировать свои эмоции, быть независимыми и обособленными, а также определять себя». Думаю, это раз. Мы действительно не понимаем глубочайших потребностей людей.

ВЯ: То есть, просто концептуальный сдвиг в этой идее зависимости, автономии – это мешает.

СД: Да. Вы должны быть способны признать, что мы взаимозависимы и нуждаемся друг в друге. В противном случае у вас будут проблемы с ЭФТ. Вы не сможете прислушиваться к потребностям людей и подтверждать их. Вы будете обвинять их в их нуждах. А во-вторых, вам нужно привыкнуть оставаться с эмоциями и углублять их. Есть красивая цитата Джека Корнфилда. Он пишет о буддизме и что-то говорит о том, что «я могу позволить себе плыть по течению реки эмоций, потому что я умею плавать».

Я думаю, что терапевты традиционно очень боялись сильных эмоций, потому что мы не знали, что с ними делать. И в этот момент, и в психотерапии в целом, и в ЭФТ, я думаю, произошла большая революция в понимании эмоций и человеческих привязанностей. И мы знаем, что с этим делать. В эмоциях нет ничего нелогичного. И на самом деле, в эмоциях нет ничего непредсказуемого, если вы действительно знаете, как прислушиваться к ним. Но многие из нас не обучены тому, как действительно эмоционально присутствовать с кем-то и отслеживать эмоции, как углублять и использовать их. Я думаю, это самая большая проблема, с которой люди борются в ЭФТ.

ВЯ: То есть нужно просто чувствовать себя более комфортно с эмоциями и доверять себе, оставаться с ними.

СД: Это весомая часть.

ВЯ: Это с точки зрения комфорта терапевта. А с точки зрения техник, которые помогают людям работать с этим, какие из них труднее всего освоить терапевтам?

СД: Я не думаю, что эти техники сложны сами по себе. Они представляют собой комбинацию эмпатического отражения Роджера, подтверждения, задавания вопросов, ориентированных на процесс, например: «Что с тобой происходит прямо сейчас? Что вы чувствуете, когда этот человек говорит это? Как вы себя чувствуете в своем теле? Что вы говорите себе в своих мыслях? Вы говорите себе, что это означает, что этот человек вас не любит?»

ВЯ: Я вижу навык, который называется «резать тоньше» — ежеминутное отслеживание эмоций. Не просто спрашивать кого-то, как они себя чувствуют, потому что многие люди, как мы знаем, не могут это сформулировать.

СД: Нет.

ВЯ: То есть вы делаете заходы с разных углов.

СД: Ну, мы знаем, какие есть элементы эмоций. Элементы эмоций – это первичная оценка, реакция тела, набор мыслей, а затем тенденция к действию.

ВЯ: Теперь вы говорите как бихевиорист.

СД: Нет, вовсе нет. Это из литературы об эмоциях. Хороший ЭФТ-терапевт задаст простые вопросы об основных элементах эмоций. Кто-то скажет: «Я не знаю, что чувствую сейчас». И ЭФТ-терапевт скажет: «Как себя чувствует ваше тело?» Человек скажет: «Я чувствую напряжение». И ЭФТ-терапевт скажет: «Что тебе хочется сделать?» - потому что в эмоциях есть тенденция к действию. Человек говорит: «Я хочу, чтобы это прекратилось. Я хочу уйти отсюда». Итак, вы знаете, что происходит – здесь есть какой-то вид страха. То есть терапевт будет задавать простые вопросы и постоянно эмпатически отражать, чтобы помочь людям удерживать свой эмоциональный опыт и продолжать работу с ним.

Иногда терапевт интерпретирует – добавляет кусочек. «Это очень сложно для тебя. Может быть, немного страшно?» А затем терапевт поможет удержать эмоцию, сделать ее более прозрачной. А затем создаст взаимодействие: «Не могли бы вы повернуться и сказать своему партнеру: «Когда мы начинаем говорить об этом, какая-то часть меня просто хочет убежать»?» Вы делаете неявное явным. Вы делаете расплывчатое конкретным. Вы делаете неясное ярким.

С точки зрения отношений гораздо лучше, если я повернусь и скажу тебе: «Виктор, я не знаю, что делать с тем, что ты только что сказал, но в этом есть что-то пугающее, и я просто хочу убежать». Это намного лучше, чем просто чувствовать это и не иметь возможности сказать об этом, повернуться и выйти из комнаты. Если я повернусь и выйду из комнаты, а вы – млекопитающее, и состоите в отношениях со мной, ваш мозг скажет, что это сигнал опасности. «Этот человек, на которого я рассчитываю, может уйти от меня в любую минуту». И вы очень расстроитесь. Тогда как, если я повернусь и скажу вам: «Я не знаю, что со мной происходит. Это немного страшно. Я просто хочу уйти», вы, вероятно, почувствуете сострадание ко мне.

Все дело в том, чтобы помочь людям научиться удерживать эту эмоциональную связь. Наш мозг млекопитающих воспринимает эмоциональную связь как сигнал безопасности. Кстати, сегодня это подтверждается множеством нейробиологических исследований. Эта эмоциональная привязанность производит революцию в нашей области.

Новая Наука Любви


ВЯ: Я недавно слушал выступление Дэвида Брукса. Он проделал огромную работу в своей книге «Социальное животное», просуммировав многочисленные исследования привязанности, но он также предупредил об опасности переоценивания науки о мозге. Он сказал что-то о том, что наука о мозге находится в таком зачаточном состоянии, что делать какие-либо окончательные выводы из нее будет преувеличением.

СД: Я согласна с Дэвидом Бруксом в том, что нельзя делать выводы. Иногда, когда я слушаю людей, и они говорят: «О, мы меняем мозг в психотерапии», я не знаю. Мне просто хочется сказать: «Ну, знаете, поедание мороженого тоже меняет мозг».

С другой стороны, когда вы смотрите на исследование, подобное тому, которое сделал мой коллега Джим Коан, о том, что, если вы лежите один в аппарате МРТ или держите руку незнакомца, ваш мозг приходит в бешенство, когда вы видите предупреждение о том, что вас сейчас ударят током в ногу. А когда ваш партнер, с которым вы чувствуете надежную связь и безопасность, держит вас за руку, и вы видите предупреждение, что вас ударят током в ногу, ваш мозг остается спокойным, потому что вы держите партнера за руку и чувствуете связь с ним, и переживание шока для вас гораздо менее болезненно.

Понимаешь, что Дэвид Брукс прав. Мы не совсем понимаем, что все это значит. Но это увлекательнейший материал, и он выводит нас на новую территорию. И само по себе это одно исследование поддерживает все сотни других проведенных исследований привязанности взрослых и детей, а также привязанности к матери и отцу, в которых говорится, что у нас есть связи с особыми людьми, и что, в основном, все дело в безопасности и опасности. Мы используем эту связь как сигнал безопасности. И то, что я только что сказала, имеет огромное значение для супружеской терапии, психотерапии в целом, образования. Итак, да, Дэвид Брукс прав, и мы в эпицентре революции.

ВЯ: Кстати, я слышал, вы пишете новую книгу о науке любви.

СД: Да, потому что у нас действительно есть наука о любви. Он находится в зачаточном состоянии, но это сильный, кричащий младенец. Это не хрупкий ребенок. Когда я думаю об этом, понимаю, что за последние 15 лет наше понимание самых важных отношений со взрослыми совершенно перевернулось с ног на голову. Это революция.

И это так важно. Я просто смотрела сегодня местную газету The Globe and Mail в Торонто, в которой рассказывалось о том, как правительство Канады борется с тем фактом, что уровень тревожности и депрессии растет, и мы не можем справиться с этим в нашей системе здравоохранения. Я знаю, что сказал бы Джон Боулби. Джон Боулби сказал бы: «Совершенно верно, потому что мы сталкиваемся со все меньшим и меньшим количеством социальных связей, все меньшим и меньшим количеством общественных связей, и 50 процентов из нас разводятся. Мы не научились создавать эти безопасные, любящие узы. Нам нужно принадлежать кому-то». И, с моей точки зрения, способ справиться с подобными вещами заключается не в том, чтобы фармацевтические компании стали производить таблетки лучшего качества. А в том, чтобы действительно понять нашу потребность в человеческих связях и начать обучать людей этому, и понять, насколько это важно с точки зрения основных проблем психического здоровья, таких как тревога и депрессия.

ВЯ: Не могли бы вы дать небольшой обзор вашей книги? Одного или двух кусочков?

СД: Я собираюсь поговорить об окситоцине, гормоне объятий. Я хочу рассказать о том, что секс – это поведение привязанности. Я хочу поговорить о том, что мы, в основном, моногамны и что те люди, которые говорят, что мы не подходим для моногамии, не в своем уме. Я хочу рассказать обо всей науке, которая стоит за тем, что происходит, когда у вас с партнером утром возникает один из тех небольших споров, которые в конечном итоге разрушают ваш день, так что когда наступает пять часов, вы даже не уверены почему вы вообще вышли замуж за этого человека. Об этом я и попытаюсь рассказать.

ВЯ: Будем очень ждать выхода книги. Спасибо, что нашли время поговорить сегодня.

СД: Пожалуйста.

Переведено с разрешения Psychotherapy.net
Перевод с английского Алены Негода для NewPsy.org.
Русский перевод Copyright © 2021 NewPsy.org. Все права защищены.

Cью Джонсон

Одна из основателей и главных популяризаторов Эмоционально фокусированной парной терапии (ЭФТ).  

Виктор Ялом, PhD

Основатель, генеральный директор и карикатурист Psychotherapy.net.