Говард Кассинов об управлении гневом

Но с таким опытом, как только я начал заниматься частной практикой, я обнаружил, что многие мои пациенты злились друг на друга. Мужья злятся на жен, родители злятся на детей, подростки злятся на своих родителей, а мне не хватало знаний. Я действительно мало знал об этом, потому что основным направлением моего обучения было беспокойство. И вот, я начал учиться и читать, и моя практика продвинулась вперед. Но потом, примерно в 1992 году, я серьезно решил, что должен как-то с этим разобраться. Тогда с моим аспирантом Кристофером Экхардтом, ныне профессором в Пердью, мы просто мы стали обзванивать специалистов в области гнева, позвонили Чарли Спилбергеру, Джерри Деффенбахеру и некоторым другим. Мы собрали монографию, в которую вошли все аспекты гнева, от измерений Спилбергера до межкультурных взглядов Сергея Цыцарева и Дзюнко Танака-Мацуми, и это стало началом моего вовлечения в процесс.

Затем я начал проводить больше межкультурных исследований — в Индии, России, Румынии и во многих других странах. Во всех этих странах мы собрали данные о гневе и я защитил ряд докторских диссертаций по этой теме. Одна из самых важных была с моим коллегой Чипом Тафратом, который, конечно же, пишет со мной книги и снял видео, выпущенное в этом месяце на psychotherapy.net. Он провел очень интересное исследование, в котором мы пытались оскорбить людей — “Я вижу твою лысину!” — и Чип просил людей отвечать по-разному. Одним ответом было: "Как ты мог мне такое сказать? Это ужасно. Я этого не потерплю!" А другим: "Неприятно, что ты это говоришь. Хотелось бы, чтобы ты этого не говорил, но я могу это стерпеть.”

ГК: Альберта Эллиса, совершенно верно. У нас даже было контрольное состояние, когда я как бы оскорблял вас подобным образом, а вы говорил что-то вроде: "один стежок, сделанный вовремя, стоит девяти". Мы обнаружили, что как рациональные идеи Эллиса, так и отвлекающие утверждения приводили к снижению гнева.

ГК: Да, но мое первоначальное обучение проходило в Университете Адельфи, который является очень психодинамическим местом. Одним из моих величайших героев всегда была Карен Хорни, потому что она говорила о тирании долженствования задолго до Эллиса. Она говорила о движении против людей, отдалении от них и движении к ним навстречу. Так что у меня тоже есть такой опыт.

ХK: Давайте вернемся к истокам современного управления гневом — к книге Рэя Новако 1975 года "Контроль за гневом". До этого мы на самом деле мало занимались управлением гневом. Рэй появился на сцене и стал важной фигурой, но слово “контроль” как бы исчезло, и теперь мы говорим об “управлении гневом”.

Я думаю об этом как о развитии менее интенсивных разрушительных реакций на вызывающие отвращение стимулы. Дело в том, что мы живем в мире, где существует множество раздражителей, вызывающих отвращение:

Люди занимают наши парковочные места, ученики говорят нам, что мы никудышные учителя, наши жены и мужья говорят нам, что мы неправильно подстригли газон. Нас как бы бомбардирует эта вызывающая отвращение стимулирующая среда. Конечно, в окружающей среде происходит много хорошего, но бомбардировка отвратительными вещами приводит нас либо к гневу: "Как ты смеешь говорить мне это?! Ты знаешь, что у тебя нет на это никакого права! Ты должен относиться ко мне уважительнее!” — либо к тревожности, когда нам угрожает кто-то из начальства или кто-то с ножом или пистолетом.

ГК: Поэтому я считаю, что управление гневом в более широком смысле - это управление эмоциями или регуляция эмоций.

В жизни я стараюсь быть максимально добродушным. В последнее время мне это удается в большинстве случаев. Но я хочу взять под контроль не только гнев или раздражение; я также хочу взять под контроль беспокойство. Именно здесь рационально-эмоционально-поведенческая терапия (REBT) сыграла очень важную роль в моей собственной жизни. В жизни происходит множество противоречивых событий, которые в подавляющем большинстве случаев неприятны. Сейчас я стараюсь и оставить их там - будь то трудности с моими детьми, или трудности с моими учениками, или с моей машиной, или что-то еще. Так что в более широком смысле - это управление эмоциями.

ГK: Шли годы, и я обнаружил, что мне становится немного противно думать о том, что дети ленивы, а люди глупы — это своего рода широкое всеобъемлющее осуждение людей. Вместо этого, поскольку с течением времени я становился все более и более бихевиористом, я хотел поговорить о том, как люди ведут себя в конкретных ситуациях. Скажем, вы можете разозлиться на свою жену, когда она делает что-то не так, и можете накричать на нее и, возможно, даже каким-то образом словесно унизить. Но, бьюсь об заклад, вы бы этого не сделали, если бы были на государственном ужине с президентом Обамой, потому что в этой обстановке вы будете вести себя совсем по-другому.

И вот случилось так, что я стал уходить от представлений типа “он злой человек”, “она такая злая женщина” к идее о том, как можно справляться с конкретными ситуациями. Мы начали развивать мысль, что у людей бывают “приступы гнева”, и это привело к созданию модели гневного эпизода. Чем больше эпизодов мы сможем помочь им взять под контроль, тем больше вероятность, что эти эпизоды станут более управляемыми в целом.

Это что-то вроде инкрементной модели. Я не думаю, что мы действительно можем изменить личность широкого спектра. Если я определяю личность как межситуационную стабильность поведения, то в ряде ситуаций я стараюсь изменить поведение в надежде, что в конечном итоге посредством обобщения люди станут менее гневными.

ГК: Нам нужна была очень конкретная и относительно простая модель, которой мы могли бы научить наших пациентов.

ГК: Я бы не сказал, что для этого обязательно нужен внешний триггер. Что-то должно запустить последовательность, но это может быть и внутренний триггер. Это может быть воспоминание о том, что как вы поступили со мной вчера, о том, как вы вчера относились ко мне как к коллеге, или как к студенту, или как к профессору. Я помню, как вы принимали у меня промежуточный экзамен и были несправедливы тогда. Я совершенно уверен, что вы будете несправедливы и сейчас. Это внутреннее воспоминание. Но чаще я все-таки рассматриваю гнев как социальный, межличностный процесс.

Зачастую я буду злиться на человека или на группу людей из-за чего-то, что, по моему мнению, они сделали не так. Давайте посмотрим правде в глаза — вот сейчас я смотрю по сторонам в вашем кабинете; держу пари, вы не злитесь на свой книжный шкаф.

Вы не злитесь на свою дверную ручку. Вы не злитесь на свой ковер. Но вы можете разозлиться на свою жену, или на своих детей, или на что-то в этом роде. Это всегда социальный, межличностный процесс. Но это может быть что-то, чем занимаются сегодня дети, или вы можете лежать в постели и вспомнить что они натворили вчера.

ГК: Это интересный вопрос. Я провожу программу управления гневом в Хофстре, я веду её в обычном здании, где есть маленькие дети, которые учатся читать, люди, у которых проблемы в браке, и дети, которые весь день находятся там в детском саду. Мы всегда переживаем — не возникнет ли проблема с сильным гневом? Я всегда беспокоюсь о своих учениках, которые находятся наверху за закрытыми дверями с разгневанными пациентами, многие из которых на испытательном сроке, они были осуждены за что угодно - от простого тычка до убийства. У них есть свои истории. Я всегда переживаю. Но должен вам сказать, что за последние девять лет у нас не было никаких значительных проблем с гневом.

ГК: Ну, посмотрите, как я подошел к вам, Кристиан, до того, как мы начали это интервью. Я даже посмеялся над вашей лысиной.

ГK: Ведь так? Это очень важно. Межличностные терапевтические отношения для меня имеют решающее значение. Вы должны знать, как не раздувать каждое взаимодействие в самую серьезную проблему в мире. Я обнаружил, что чаще всего люди готовы со мной дурачиться. Они готовы терпеть мои колкости, мои шуточки, мои уколы, и я так и говорю студентам. Дайте вашим клиентам понять, что вы на их стороне. Что-то типа: “Я понимаю, что вас послала ваша жена, ваш муж, судья из отдела пробации, и я буду относиться к вам со всем уважением, на какое только способен, но еще я буду немного вас подкалывать.” Потом спрашиваю: "Кристиан, ничего, если я немного вас подколю? Можем вот так поиграть?”

Я считаю, только через усиленную практику в офисе, пациенту становится лучше. Поэтому, если бы я на минутку представил вас своим пациентом, я мог бы сказать что-то вроде: "Ну, Кристиан, мы немного узнали о вашей жизни. Вы женаты, и у вас двое детей, я знаю, что у вас проблемы с женой, которая иногда называет вас лентяем. Ничего, если я буду звать вас лентяем?”

КК: ...

ГK: Я бы немного поговорил с вами об этом, а потом сказал бы: "Что ж, давайте начнем с глубокого расслабления мышц.” Я бы убедился, что мы с вами на одной волне, но потом я бы подумал о какой-то градации оскорблений. Я бы начал со слов: "Итак, Кристиан, сделайте глубокий вдох. Просто позвольте своему телу расслабиться. Подумайте о том, какой сегодня прекрасный день. Я вижу солнечный свет у вас за спиной. День и правда хороший. Вы готовы?”

ГK: Поехали. “Знаете, Кристиан, вы сегодня кажетесь очень незрелым. Сделайте глубокий вдох и выдох". Это было очень мягко.

ГK: По прошествии недель это перерастет в: "Кристиан, вы чертовски незрелый. Вы знаете это?" Потом я пойду дальше и спрошу: "Кристиан, что, черт возьми, с вами не так? Как мужчина вашего возраста может быть таким чертовски незрелым?”

ГК: И мы сделаем две вещи. Во-первых, я научу вас применять эти когнитивные копинг-реакции. Например, скажите это мне.

ГK: Я понимаю, что вы имеете в виду. Спасибо, что поделились этим со мной.

ГК: У вас сложилось действительно стойкое впечатление. Неприятно это слышать, но я хочу поблагодарить вас за то, что поделились со мной. Это показывает, что у нас честные отношения. Спасибо.

ГK: Я стараюсь научить пациента способу реагирования, который, во-первых, не вызывает раздражения, потому что... а набросьтесь на меня снова.

ГК: А сам то! Вы только посмотрите на эту рубашку на вас. Я бы такую надел в магазин сбегать или что-то типа того, а у нас тут вообще-то интервью! Вот такой ответ. Или я мог бы научить вас другому ответу — попробуйте еще раз.

ГК: Да, Кристиан. Вчера я купил новый жесткий диск для своего компьютера.

Не знаете, что с ним делать, а?

ГK: В своей терапии я стараюсь, прежде всего, сосредоточиться на том, какие негативные вербализации вы можете получать в вашей конкретной семье или жизни? Это то, над чем я хочу поработать. Я пытаюсь научить вас либо глубоко расслабиться и не реагировать, либо сказать что-нибудь совершенно глупое, например: "Я купил новый жесткий диск", поблагодарить вас за честность, сказать: "Это неприятно. Мне не нравится это слышать, но я могу это стерпеть". Вот так я учу различным ответам, понимаете?

ГK: Это работает довольно хорошо. Очевидно, не всегда. Мне так интересна ваша работа в системе уголовного правосудия. Некоторые люди оттуда - крепкие орешки.

ГК: Это довольно забавная история. Чип изначально был моим аспирантом, он только собирался стать практикующим врачом и открыть центр психического здоровья. Но потом, когда мы с ним вместе писали диссертацию о гневе, у нас начала складываться очень тесная связь. Он стал профессором кафедры криминологии и уголовного правосудия в Коннектикуте. Мы просто сблизились. Он замечательный человек. Если есть что-то, чему я научился — я уверен, вы же тоже преподаватель, — есть просто много такого, о чем я не задумываюсь. Мы оба эксперты в этой области, но мы с вами действительно можем учиться друг у друга.

И я подумал, что мог бы многому поучиться у Чипа. Он вдумчивый. Он основательный. Сейчас он исходит из литературной базы по криминологии, которая немного отличается от моей. Несмотря на то, что изначально я учил его REBT или тренингу релаксации, он также учился у Эллиса, и он научил меня проведению мотивационных интервью. Он действительно вдохновил меня на это. Так что просто у нас всегда были синергетические отношения.

Что из того, что вы знаете сейчас, вам хотелось бы вернуться и сказать себе, как начинающему терапевту?

ГK: Я думаю, я бы сказал себе радоваться небольшим достижениям. Если я просто смогу научить человека не закипать, когда босс говорит: "Я бы хотел, чтобы вы задержались сегодня вечером еще на пару часов", и не посылать его, сегодня мне этого достаточно для счастья.

ГK: Я немного расстраиваюсь, когда хожу на некоторые профессиональные встречи сейчас. Я слышу, как там говорят о терапии расстройства X за одну, три или пять сессий. Я считаю, что нам предстоит учиться всю жизнь. У нас есть всевозможные подкрепления, наказания и поощрения, которые сопровождают нас весь день. Для всего действительно требуется время, и это то, чего я не понимал в молодости. Часто здешние судьи выносят постановление, чтобы люди приходили к нам на двенадцать, двадцать четыре сессии. Этого недостаточно.

ГК: У меня есть двоюродная сестра, она судья в суде по семейным делам в Калифорнии, и она говорит, что рекомендует людям пятьдесят две сессии. Я сказал ей: "Я молюсь чтобы так и было".

ГК: Иногда мы спрашиваем пациентов: "Сколько дней терапии управления гневом, по словам судьи, вам необходимо?" – “Сегодня, только сегодня.”

ГK: Если я чему-то ещё и научился, так это тому, что перемены происходят не в классе, не в теории, а на практике. Я учу своих студентов, что практика помогает. Мы должны привести этих людей в наши кабинеты и практиковать с ними лучшее поведение. У меня даже был один случай, с одним из моих подопечных, когда мы начали переходить от того, чтобы подкалывать, оскорблять и фрустрировать его в кабинете, к реальному миру. А случилось так, что этот пациент работал продавцом обуви, и один из моих учеников зашел в его обувной магазин и незаметно для пациента раскидал там целую кучу обуви. Этот парень обычно реагировал с сильным гневом, но мы хотели посмотреть, достигли ли мы чего-нибудь. Но он отреагировал очень хорошо. Поэтому я думаю, что практика помогает лучше, начиная с кабинета и заканчивая естественными условиями жизни. Это одна из вещей, которую я понял, и которую не до конца понимал, будучи начинающим терапевтом.

ГK: Спасибо.