РУ: Как терапевтические отношения переводятся в их собственный мир взаимоотношений – отношений, любви, воспитания детей?
ДУ: Я думаю, что, вероятно, существует множество путей, как улучшить практическую сторону, сосредоточив внимание на том, что происходит в терапевтических отношениях. Во-первых, мы говорим о чьем-то отношении к самому себе или чьем-то отношении к другим людям – как правило, нарушается именно это. Вот что беспокоит людей: мои отношения с самим собой – я чувствую себя подавленным, я постоянно в тревоге; или мои отношения с другими людьми – я всегда чувствую себя неуверенно с другими, или я очень недоверчив к другим, или я злюсь на других, или я чувствую себя разочарованным другими, или другие люди кажутся более важными и умными, чем я, или что бы то ни было еще. Похоже, что людей беспокоят аспекты их отношений с самими собой или отношений с другими людьми.
Если я как терапевт начинаю обращать внимание на то, что происходит в моих отношениях с пациентом, это обеспечивает своего рода переживание «здесь и сейчас» аспектов отношений пациента с другими людьми или отношений пациента с самим собой, которые вызывают беспокойство.
РУ: Можете ли вы привести нам пример из вашей работы?
ДУ: Я вспомнил о мужчине, который не чувствовал близости со своей женой, и я заметил, что он несколько далек и от меня, и от своих собственных чувств. Если я смогу найти способ поговорить с пациентом об этом, например: «Боже, мы говорим об этом очень тревожном событии, а вы кажетесь совершенно равнодушным. Я спрашиваю вас, что вы чувствуете по этому поводу, и вы отвечаете: «я думаю…» или «я размышляю…», но вы этого не чувствуете. Мне было бы интересно узнать, что там происходит, независимо от того, уверены ли вы в своих чувствах, когда вы здесь, со мной, или вам трудно установить связь с тем, что вы чувствуете в целом».
А потом, позже, я мог бы сказать что-то вроде: «Если вы не испытываете так много эмоций по отношению к тому, что я говорю, в то время как мне кажется, что это должно было бы вызвать у вас очень много эмоций, я чувствую себя как бы оторванным от вас».
ВЯ: Что происходит, когда вы делаете такие заявления?
ДУ: В идеале, я думаю, пациенту становится любопытно: «Вау. Боже, я, кажется, эмоционально отрезан от переживаний, которые, по крайней мере, по вашим словам, должны были бы затронуть до меня. Интересно, почему так?»
ВЯ: А после того, как они заинтересуются?
ДУ: С течением времени между тем, что происходит в терапевтических отношениях, и тем, что происходит в других важных отношениях пациента, часто возникают связи, некоторые из которых уходят в прошлое. Когда пациент говорит о своем опыте, у терапевта есть способность быть с этим опытом, переносить его, что позволяет и пациенту углубить свой опыт.
РУ: Это та надежная база, которую терапевт пытается обеспечить в отношениях с пациентом.
ДУ: Это его часть, обеспечивающая надежную базу. Я думаю, что это означает создание отношений, в которых пациент чувствует себя в достаточной безопасности, достаточно вовлеченным, достаточно понятым, достаточно принятым, чтобы рискнуть идти туда, куда он или она ранее считали слишком опасным идти.
РУ: У меня был клиент, который в первые несколько сеансов раскрыл множество болезненных вещей о травме, детстве и насилии в его семье, и вскоре после этого, он сказал мне, что на той неделе был просто в ужасе от кошмаров, от всего...
ДУ: Он вступил в контакт со своим травматическим опытом.
РУ: Он подключился к травмирующему опыту, который был таким потрясением. А потом он написал об этом песню, начинающуюся со слов «я родился в сущем аду…», и она звучала именно так. Сначала он чувствовал, что просто хочет убежать от терапии: «Эта терапия – перебор. Эй, у меня было всего несколько сеансов, и теперь я сокрушен». Тем не менее, он держался и исследовал свою жизнь, что было для него чрезвычайно рискованно, и я, конечно, стремился предоставить пространство для этого.
ДУ: Верно. Я думаю, что пациенты должны на своем опыте работы с нами, как бы выяснить, действительно ли это безопасно. Позволяют ли ему наши ответы чувствовать себя понятым, принятым или нет? Это своего рода свойственно пациентам, получившим травму – им чрезвычайно трудно чувствовать себя в безопасности, и я думаю, что им часто удается обнаружить небезопасность в ситуациях, которые мы представляем безопасными. Например, они могут чувствовать, что мы соблазняем их на отношения с нами, которые, как они ожидают, исходя из их собственного опыта, на самом деле неизбежно будут опасным опытом, опасными отношениями.
РУ: Так что это реальный риск, на который они идут, и для погружения требуется большая безопасность, которую нельзя недооценивать.
ДУ: Основываясь на моем опыте работы с большим количеством разных пациентов, столкновение с травмой почти неизменно вызывает вопросы о безопасности отношений с терапевтом. Часто это два взаимосвязанных процесса, поэтому, когда всплывает вопрос о том, опасны или безопасны отношения с терапевтом, это обычно связано с травмами прошлого.
Я думаю, что существует общая модель, которая имеет определенное значение – мы создаем отношения некоторой безопасности, которые обеспечивают контейнер, внутри которого в какой-то момент пациент будет чувствовать себя достаточно защищенным, чтобы противостоять травмирующему опыту прошлого. Но я думаю, что эта модель имеет гораздо больше смысла, если вы думаете об этом не как о двухэтапном процессе, а скорее как о двух аспектах одного процесса, который вы проходите снова и снова, снова и снова.
Другими словами, если вы обратите внимание, вы заметите озабоченность пациента вопросом безопасности в отношениях с вами, с одной стороны, а с другой – вы будете то и дело слышать отголоски или явные отсылки к травматической истории пациента, и вы будете касаться то одного, то другого в течение довольно долгого времени.